Мы продолжаем рассказывать о событиях столетней давности, которые происходили в Одессе. Начало 20 века выдалось бурным, как для нашего города, так и для государства в целом. Впрочем, правильней сказать для разных стран – с 1917 по 1920 года только в Одессе власть менялась более десяти раз, а на территории бывшей Российской империи появлялось множество различных республик, в которые в разное время входила Южная Пальмира. И именно в 1920 году в Одессе закончились эти «качели» – белогвардейцы вынуждены были сдать город большевикам. В прошлом материале мы писали о воспоминаниях очевидцев тех дней. В этом расскажем о том, как одни сдавали город, а другие – прибирали к рукам.
Оборона Одессы от красных готовилась с помощью разных отрядов. Объявления об этом печатались в газетах. К слову, подобные объявления были характерны для Украины и почти сто лет спустя - в 2014 году.
Вот что говорится в газете «Сын Отечества» за 2 января по старому стилю – по-новому это 15 января, то есть менее месяца до сдачи города. Объявление о всеобщей мобилизации в Одессе на первой странице, на следующей - приказ о «бельевой повинности». Начинается он со следующих слов - «Опубликован приказ Главнокомандующего о платной реквизиции белья и теплых вещей для армии…. Население Одессы, все надежды свои возлагающее на доблесть и стойкость нашей армии, должно понять и одобрить эту меру…». Далее - о речи Ллойд-Джорджа - явно в газете работал один из пикейных жилетов, уверенный, что Ллойд-Джорд это голова.
Сообщение на одной из страниц - «С 8 января в городских лавках по карточкам будут отпускаться мука, крупа, мыло, соль. Городской продовольственный отдел ходатайствует перед властями об ассигновании 8 миллионов рублей на закупку новых партий продуктов для распределения их среди населения».
В соседней заметке говорится о провале борьбы со спекуляцией продуктами первой необходимости. Чуть ниже - ободряющие новости из порта о приходе большого числа судов с зерном и дровами и углем из портов Азовского моря. Еще - сообщение о грядущей разгрузке Крыма. Это такой эвфемизм для сообщения об эвакуации.
Номер, вышедший через 2 дня, уже сообщает о том, что Одесса разделена на десять районов для обороны со своими комендатурами - соответствующее решение было принято на совещании в штабе обороны Одессы. Расположен он был в Английском клубе - ныне это полузаброшенное здание Морского музея на Ланжероновской. В тот же день была объявлена мобилизация в войска учащихся. Естественно, кроме детей и подростков. Рядом - новости Городской управы - там ломали голову, где взять деньги на содержание города и решили просто повысить налоги. И - вал объявлений с призывом записаться в добровольцы. В отряд Священного долга со штабом в «Пассаже», в «левый участок обороны Одесского района» со штабом на Торговой, снова в Священный долг, в комитет Белого Креста со штабом на Дерибасовской. И рядом вдруг - «Журналист, приехавший из Киева, одинокий и бесприютный, ищет комнату у семьи, желающей уплотниться, но не спекулировать». И много заметок о тифе, который действительно в те годы полыхал по Украине и России. Так новость из взятого красными Харькова - «Число заболеваний сыпным тифом ежедневно достигает 2500-3000 человек. Смертность громадная. Эпидемия проникла и во многие интеллигентные дома».
Далее - сообщение о формировании отряда добровольцев из старообрядцев, о прибытии в Одессу французского миноносца, и о подорожании хлеба.
«Подорожание вызвано сокращением подвоза зерна из деревень Одесского уезда, а также повышением платы за помол, выгрузку и загрузку зерна и муки. Цены на муку дошли до 2300 рублей за куль».
Вырезки из одесских газет 1920 года
Кстати в те дни в Одессе еще работали театры. Расписание: в Оперном «Тетка Чарлея», в других - «Роза Стамбула», «Собака садовника» и «Летучая мышь». Рядом жалоба журналиста, что билетеры берут взятки за пропуск на спектакль без билета.
Тем временем красные приближались к Одессе, а в ней появились два удивительных даже по тем временам персонажа. Это был атаман Струк и генерал Сокира-Яхонтов.
Илья Струк был родом из Киевской губернии, учил грамоте крестьянских детей, с началом Первой мировой войны попал на фронт. Потом вернулся в родные края и в 1918 году завел себе личный добробат - две тысячи человек с артиллерией и пулеметами. Хлопцы Струка воевали на стороне Петлюры против гетмана Скоропадского. Впрочем, потом сами же соратники Петлюры арестовали Струка за погромы и мародерство, после освобождения атаман и бывший сельский учитель ушел к большевикам. Через месяц он напал на большевиков и устроил бои и грабежи в Киеве - особо от удалого атамана и его бандитов страдали евреи. Штабом и базой Струка был городок Чернобыль, и на пике своей карьеры он даже захватил несколько кораблей на Днепре и стал еще и флотоводцем. Потом перешел на службу к белым и отметился в очередных кровавых еврейских погромах в Киеве. Евреев в те дни в нынешней столице Украины убивали и белые, но хлопцы атамана переплюнули своих союзников в плане резни. Убивали не всех, кого-то просто хватали и отдавали за выкуп. Позже Струк оказался в Одессе. Забегая вперед - большевиков и евреев он резал и в будущем, успев поучаствовать на стороне поляков в советско-польской войне, а потом бежал в Чехословакию. Возможно, именно Струк послужил прототипом генерала Козыря-Лешко в булгаковской «Белой Гвардии». Впрочем, в Одессе в еврейских погромах Струк не отметился - белое командование запретило ему вести привычный промысел.
Бойцы Струка
Тогда же в Одессе был еще один союзник белых - Украинская Галицкая армия под руководством Сокиры-Яхонтова. Сокира «в девичестве» был просто Яхонтовым, кадровый офицер императорской армии. После революции он оказался в армии УНР, потом у Скоропадского, позже ушел к белым, и Деникин назначал Яхонтова командиром Украинской Галицкой армии. Видимо тогда русский офицер и добавил к своей фамилии слово Сокира. Известно, что параллельно он также учил украинский язык - чтобы пользоваться хотя бы каким-то уважением в своей «армии» и понимать, о чем говорят его офицеры и солдаты - говорили они не на чистом украинском языке, а на малопонятном для русского галицком диалекте. Забегая вперед - Сокира-Яхонтов сдал Одессу большевикам, перешел на их сторону и сделал карьеру уже в Красной армии. Но все это будет потом. Пока же все эти люди готовились защищать Одессу от большевиков. Стоит заметить, что у Яхонтова в его Галицкой армии в Одессе под командованием были всего около 300 человек, и те валялись по лазаретам с тифом.
Параллельно в городе работали красные. За ними охотилась белая контрразведка. Так в конце 1919 года белые поймали Хворостина и ряд других подпольщиков. Методы дознания в те времена были достаточно быстрыми и кровавыми. Деникинцы любили шутить о маникюре и педикюре - так называли снятие ногтей с мясом с пальцем рук и ног соответственно. После проведения «Дела семнадцати», позже еще одного процесса и расстрела подпольщиков организованное революционное движение в Одессе было разгромлено. Впрочем, на рабочих окраинах осталось много вооруженных автономных отрядов, которые просто ждали своего часа. К слову недавно мемориальную доску памяти Хворостина и его соратников в Одессе декоммунизировали украинские патриоты, хотя сторонниками Белого движения их назвать сложно. Впрочем, вряд ли наши современники задумывались над этим.
По сути, подпольщики «ожили» в Одессе всего за пару дней до прихода красных.
Белые же в основном были заняты тем, что формировали разные добровольческие отряды и изыскивали на них снабжение. Ну а те, кто мог, заранее вывозили свои семьи и имущество. Союзники-англичане требовали не сдавать город. Уже в последние дни января по новому стилю командование белых в Одессе уведомляет Деникина и Лондон, что удержать Южную Пальмиру невозможно. К городу подходит армия Котовского. Англичане в итоге согласились выделить корабли на эвакуацию с условием, что Крым будет держаться. События ускоряются - в ночь на пятое февраля в рабочих районах начинаются бунты, одиноких офицеров убивают, подводы со снабжением для армии грабят. Белым приходится выделять силы на усмирение города, а время уходит…
4 февраля объявляется эвакуация, а уже на следующий день назначается новый начальник штаба обороны, он должен удерживать город до конца эвакуации. Впрочем, вскоре руководителем обороны назначают представителя Украинской Галицкой армии. Белые не горели желанием держаться, а вот галчичане что-то успели наобещать англичанам, курировавшим оборону города от большевиков. Вот как описывал эти события Шульгин, который явно не питал теплых чувств к украинским союзникам:
«В это время командование уже перешло в руки полковника Стесселя, «начальника обороны города Одессы». Его штаб был в Английском клубе. Я пробрался туда через зловеще-пустынный город. Тяжелые английские орудия еще два или три раза всколыхнули темноту, такую густую, как повидло. В клубе масса народу, толпа. Очевидно, сюда жмутся. Светят какие-то жалкие огарки. Мрачно. В этой мрачности непрерывно снуют, входят и выходят, и чувствуется, что происходит какая-то пертурбация. Какие-то украинские офицеры приезжали и уезжали в автомобиле. Раза два раздалась «балакающая мова». Конечно, это было так, а не иначе: происходила сдача командования «господину нашему» генералу Сокире-Яхонтову.
Зачем генерал Шиллинг, сев на пароход, передал командование неизвестно откуда взявшемуся и не имевшему никаких сил (триста галичан, да и то лежащих в госпиталях) и явно внушавшему всем недоверие генералу Сокире-Яхонтову, — это секрет изобретателя. Однако это было проделано. Полковник Стессель получил от генерала Шиллинга письмо с приказанием подчиниться украинскому спасителю.
Эта передача власти, несомненно, ускорила сдачу Одессы дня на два, ибо кто-то стал надеяться на кого-то, и даже те немногие, что могли что-нибудь сделать, были сбиты с толку.
Узнав, что «такое-то отношение», т. е. что генерал Шиллинг украинизировал нас с парохода, я отправился обратно в свой отряд со смутной мыслью распустить его по домам. Ибо если можно еще донкихотствовать под трехцветным флагом, то под «жовто-блакитным»... покорнейше благодарю... «Довольно колбасы», как говорили в таких случаях на доброармейском жаргоне».
Впрочем, Яхонтов быстро осознал свою ошибку и заявил, что Одессу защищать от красных не будет. В это время все, кто хотел сбежать, рвались в порт.
«Обозы, часть артиллерии — вошли в город. Напротив моей квартиры происходила какая-то каша из англичан и «Союза Возрождения». На Екатерининской площади вырастали горы чемоданов и ящиков, среди которых сновали автомобили. На Дерибасовской был кой-какой свет. Сновали люди. В полутемноте была жуть, но город еще жил. Вдруг неожиданно и тяжело по улицам прошелся звук очень большого орудия, очевидно с английского дредноута. Это должно было обозначать, что большевики заняли такой-то «квадрат», доступный обстрелу с моря. И сразу все изменилось. Все огни потухли. Толпа, куда-то смылась, и только мальчишка на углу, который перед этим продавал папиросы за сто рублей коробка, стал требовать триста» - также Шульгин.
За эвакуацией наблюдал и Паустовский:
«Я долго потом не мог отделаться от гнетущего ощущения, будто я уже видел на картине какого-то беспощадного художника это гомерическое бегство, эти рты, разорванные криками о помощи, вылезающие из орбит глаза, зеленые от ужаса лица, глубокие морщины близкой смерти, слепоту страха, когда люди видят только одно - шаткие сходни парохода со сломанными от напора человеческих тел перилами, приклады солдат над головами, детей, поднятых на вытянутых материнских руках над обезумевшим человеческим стадом, их отчаянный плач, затоптанную женщину, еще извивающуюся с визгом на мостовой...
Люди губили друг друга, не давая спастись даже тем, кто дорвался до сходней и схватился за поручни. Несколько рук тотчас вцеплялись в такого счастливца, повисали на нем. Он рвался вперед, тащил за собой по сходне беглецов, но тут же срывался, падал вместе с ними в море и тонул, не в силах освободиться от своего живого и страшного груза.
Все портовые спуски были забиты людьми. Казалось, что ограды и дома трещат от их напора и вот-вот поддадутся и рухнут. Это было бы спасением, конечно, но дома из шершавого камня не поддавались. Только беспрерывный звон стекол и треск дерева говорили о том, что людей вдавливают в окна и двери.
Растоптанные чемоданы, узлы и корзины ползли под ногами людей по спуску, как уродливые живые существа. Вещи вываливались из них, цеплялись за ноги, и люди тащили за собой женские сорочки и кружева, детские платья и ленты. Мирные эти вещи еще усугубляли трагический вид бегства. Над всеми портовыми спусками висела отвратительная морозная пыль».
С корабельной палубы происходящее описал капитан английского транспортного судна «Рио Негро» Ивэн Кэмерон - его прислали в Одессу из Севастополя. Температура была около четырех градусов мороза, местами стоял туман, плавал лед, и со стороны побережья была слышна сильная канонада. Стоя ночью на ближнем рейде, моряки видели оружейные вспышки - достаточно близко от Одессы. А вот воспоминания об увиденном после захода в порт: «Шум и общее столпотворение были ужасными. Стрельба говорила нам, что враг был очень близок к тому, чтобы овладеть городом. На причале была беспокойная толпа, конечно же, испуганная приближением большевиков. Если же это люди, которых нам подлежало спасти, как мы могли взять их на узкие доски нашего трапа? Трап был узким и шатким. А люди были уверены в том, что надо прорываться на борт нашего судна. Однако ничего не было оставлено на волю случая кораблем «Церес». Его морская охрана (морская пехота? - ред.) должна была встретиться с нами и не пускать кого либо на борт без паспорта».
Всю ночь корабль принимал людей, у которых проверяли документы. Работа охранников у трапа не была завидной - им надо было оттеснять напиравшую толпу, проверять документы и помогать ослабшим и пожилым подниматься по трапу. Англичане торопились, так как знали, что большевикам не дают зайти в город только кадеты донских казаков (так в мемуарах - видимо речь о юнкерах Одесского артучилища на Фонтане - ред.).
«Остатки так называемой Белой армии боролись за право попасть на русский корабль «Владимир», который стоял рядом с нами на другом конце причала. На трапе корабля творилось такое безумие, что солдаты с корабля начали стрелять в толпу, отгоняя ее. В 11 часов утра мы приняли на борт всех, кого мы могли и получили сообщение, что мы должны уходить иначе будет поздно - Одесса уже пала».
Морская охрана с соседнего британского корабля «Цереса» уходила на него под пулеметным огнем большевиков, которые уже были в порту среди доков. На борту «Рио Негро» из беженцев оказались в основном женщины из высших классов и некоторое количество раненных белых офицеров. Описанные британским капитаном сцены ужасны - одна женщина хотела выброситься из-за борта на лед, увидев, что на причале остался ее пятилетний сын. В общей сложности «Рио Негро» увез 1400 человек, впоследствии оказалось, что многие из них больны тифом.
В то же время часть белых, на которых места на кораблях не хватало, получили приказ прорваться в сторону нынешнего Приднестровья и с боями уходили из города - им стреляли в спину. А с Приморского бульвара по людям в порту красные стегали очередями из пулеметов. Белые зачищали Маразлиевскую и спуски в сторону центра, однако большевики возникали то тут, то там - это вносило сумятицу. Одесса на глазах становилась красной...
Автор: Максим Войтенко
Материал подготовлен с помощью архивных материалов научной библиотеки Одесского национального университета имени И. И. Мечникова и книги Goddbye Russia, Evan Cameron
