Ровно сто лет назад, в 1920 году, в Одессе окончательно установилась советская власть. За годы Гражданской войны наш город пережил нашествия самых разных сил, уличные бои, а полтора месяца Южная Пальмира и вовсе входила в состав Одесской республики - была и такая. Очередное появление в феврале 1920 года в Одессе большевиков поставило точку в Гражданской войне для нашего города.
Атмосфера в Южной Пальмире перед ее сдачей белыми напоминала смесь отрезков из «Короны Российской империи» и «Свадьбы в Малиновке». Журналист «Одесса-Медиа» разбирался, что из себя представляла Одесса в те месяцы.
В январе нового 1920 года в Одессе стояли белые – главные противники большевиков, а удерживать город им помогали англичане и французы. В Южную Пальмиру тогда бежали со всей бывшей Российской империи, и город был наполнен московскими купцами, питерскими интеллигентами и армией воров и бандитов всех мастей. Поскольку помимо них в Одессе были еще и классики российской литературы и будущие классики советской, то о происходящем можно узнать и от них, из воспоминаний военных, да и из еще выходивших местных газет. Одесса тогда была центром Новороссийской области вооруженных сил Юга России. На бумагах этих сил было достаточно много. Кроме того, в союзе с белогвардейцами были и выходцы из Западной Украины - расквартированные в Одессе части Украинской Галицкой армии. Однако после провала наступления 1919 года на Москву, белые отступали и никто им помочь не мог - ни английские союзники, ни французские, ни галичане, ни бежавшие ранее из Одессы греки.
К Одессе приближались большевики, а сам город тогда соотвествовал выражению «пир во время чумы». Вот как описывал происходившие события известный монархист Василий Шульгин:
«Улицы Одессы были неприятны по вечерам. Освещение догорающих «огарков». На Дерибасовской еще кое-как, на остальных темень. Магазины закрываются рано. Сверкающих витрин не замечается...
Среди этой жуткой полутемноты снует толпа, сталкиваясь на углу Дерибасовской и Преображенской. В ней чувствуется что-то нездоровое, какой-то разврат, quand même, — без всякой эстетики. Окончательно перекокаинившиеся проститутки, полупьяные офицеры...
«Остатки культуры» чувствуются около кинотеатров. Здесь все-таки свет. Здесь собирается толпа, менее жуткая, чем та, что ищет друг друга в полумраке. Конечно, пришли смотреть Веру Холодную. После своего трагического конца она стала «посмертным произведением», тем, чего уж нет...
Меня потянуло взглянуть на то, чего уж нет, — на живущую покойницу. Я вошел в один из освещенных входов.
Что это такое? Офицерское собрание или штаб военного округа? Фойе было сплошь залито, как сказали бы раньше, «серой шинелью» и, как правильней сказать теперь — «английской» ..
Нельзя сказать, чтобы Верочка Холодная все же не доставила мне удовольствия. Как жадно стремимся мы все насладиться хотя бы в последний раз тем, чего уже нет, и много ли нас осталось бороться за то, чего еще нет...
Ангел смерти витал над «поставленным к стенке» городом…»
В те же дни по одесским улицам гулял еще никому неизвестный Константин Паустовский. К слову, в то смутное время его едва не убили - с другом они попались казачьему патрулю, однако в темноте и под градом пуль смогли убежать. Улепетывали они по будущей улице имени Веры Инбер - проходит она от парка Шевченко около Лидерсовского бульвара. Вот как Паустовский в своих воспоминаниях описывал осень 1919 года и зиму 1920.
«На Дерибасовской улице каждый вечер можно было встретить около цветочниц многих знаменитых людей, правда, несколько обносившихся и раздраженных лихорадкой смехотворных слухов. По этой части Одесса опередила все города юга.
Но слухи были не только смехотворные, но и грозные. Они врывались в город вместе с буйным северным ветром из херсонских степей. Советские войска рвались к югу, сбивая заслоны, тесня белых, перерезая дороги. Жидкая цепочка белого фронта обрывалась, как гнилая нитка, то тут, то там.
После каждого прорыва на фронте Одесса заполнялась дезертирами. Кабаки гремели до утра. Там визжали женщины, звенела разбитая посуда и гремели выстрелы, - побежденные сводили счеты между собой, стараясь выяснить, кто из них предал и погубил Россию. Белые черепа на рукавах у офицеров из «батальонов смерти» пожелтели от грязи и жира и в таком виде уже никого не пугали. Город жил на авось. Запасы продуктов и угля, по подсчетам, должны были уже окончиться. Но каким-то чудом они не иссякали. Электричество горело только в центре, да, и то тускло и боязливо. Белым властям никто не повиновался, даже сами белые.
Три тысячи бандитов с Молдаванки во главе с Мишей Япончиком (на самом деле к тому времени убит - ред.) грабили лениво, вразвалку, неохотно. Бандиты были пресыщены прошлыми баснословными грабежами. Им хотелось отдохнуть от своего хлопотливого дела. Они больше острили, чем грабили, кутили по ресторанам, пели, плача, душераздирающую песенку о смерти Веры Холодной…»
Продолжение следует.
Автор: Максим Войтенко
Материал подготовлен с помощью архивных материалов научной библиотеки Одесского национального университета имени И. И. Мечникова
