Напиши нам о себе сам, кто, если не ты, – обратились ко мне из редакции журнала ArtChili, - мы даже гонорар заплатим. Мы же знаем, что ты бывший главред. - Поскольку главредов, как и кагэбистов, бывших не бывает, пришлось уступить, за гонорар, конечно. Писать о себе в первом лице может не всякий. Я вот, не берусь. Потому, делаем шаг в сторону, принимаем позу изумленного наблюдателя, и интервьюируем себя, как «иного».
Предмет разговора – совмещение в одной голове одного автора двух различных видов деятельности, поэтического сочинительства и изобразительного искусства. Как это происходит? Наш собеседник, поэт и художник, Валерий Юхимов - страдает подобным заболеванием.
Когда-то, лет десять назад, у меня был живописный цикл работ «Попытка языка», - рассказывает Валерий, - в котором я пробовал языком живописи выразить свои ощущения по поводу того, откуда что берется. Ощущения остались, а высказывание уже не удовлетворяет.
Известно, что сочинительство и изобразительство, физиологически – два разных занятия, за которые отвечают разные полушария мозга – левое и правое, своеобразное раздвоение личности. Но кто сказал, что подобное «раздвоение», не есть форма целостности?
Мы беседуем в мастерской автора, разложив табак, принадлежности, и надлежаще охладив апулийское «примитиво». Вино уже откупорено, и дышит, а тетеревиная «вирджиния» неторопливо заправляется в трубку. - А приходилось ли тебе рефлексировать по поводу раздвоенности, - спрашиваю собеседника.
- Видишь ли, ответов может быть несколько разных. Например, сейчас мы пьем хорошее вино и курим добрый табак – нет ли в этом элемента раздвоенности? Почему мы не принуждаем себя выбрать какое-то одно занятие, и на нем сосредоточиться? Очевидно, потому, что мы находим их дополняющими друг друга, и в этой т.с. синергии возникает новое качество, в котором мы находим удовольствие – иначе бы просто этого не делали. Другой вариант ответа, из области творческой «кухни», заключается в своеобразной интерпретации закона сохранения энергии – отпущенное человеку ее количество конечно, и происходит перетекание из одной сферы приложения усилий в другую. Последний год я больше времени и сил уделял изобразительным упражнениям, соответственно, меньше сочинилось.
- Это «меньше» проистекает просто от ограничений времени или есть еще какие-то причины?
- О, причины, мы всегда мастера их подбирать. Думаю, что кроме непосредственных физических ограничений, есть еще факторы, связанные с «настройкой». Переключение не так легко происходит, как нажатие кнопки на пульте, для смены канала. Далее мы углубимся в «каналы», «связи», «энергии», а мне не хочется артикулировать какие-то заключения по этому поводу. Таким образом, да, есть ограничения во времени, есть энергетические (вы называете это «вдохновением»), и есть еще рациональная составляющая – осознанный или неосознанный выбор языка высказывания, адекватного его содержанию. Также есть еще соображение, связанное с тем, что картина продается, а доход от поэтических упражнений устремлен к нулю.
- Раз уже ты предложил метафору закона сохранения энергии, попробуем ее развить в сходной терминологии – а что с принципом дополнительности, что нам скажет тов. Паули? Можно ли рассматривать живописную часть производимой тобой продукции, как дополнение к поэтической, либо наоборот?
- Я не склонен рассматривать эти занятия, как дополняющие, но лишь как самостоятельные. Объединяющим у них есть автор. В остальном их природа различна, даже на физиологическом уровне. Если ты говоришь о том, иллюстрирую ли я живописью поэзию – категорически нет, и в этом я радикальный противник подобного подхода. В своих письмах Гете говорил, что, если художник точно изобразил живого пуделя, надо радоваться не рождению нового произведения искусства, а новой собаки, как-то так.
Было время, когда перед живописью стояла задача правдоподобного изображения окружающего. В моем понимании, на сегодняшний день она исчерпана, и заниматься соревнованием с фотографией мне не интересно. Остается область условного, недосказанного, принуждающая зрителя со-участвовать в прочтении – изображенного либо сочиненного.
Автор выбирает себе читателя, не наоборот. Выбирает, в первую очередь, способом своего «говорения», потому как тезис об искусстве для народа глубоко порочен, с моей точки зрения, конечно. И вообще, чтобы всякий раз не приводить оговорки – все что я говорю, не более, чем моя точка зрения, но никак не «маст». Императивным же является требование, предъявляемое к зрителю либо читателю – утрудиться.
При этом, естественно, есть несколько уровней восприятия, особенно, когда предмет изучения предполагает возможность, как поверхностного восприятия, так и прочтения присутствующих в нем аллюзий.
- Это ты плавно перешел к манифесту постмодернизма?
- Вот уж в манифестации меня упрекнуть сложно. Я также не сторонник оперирования «измами» - при одном из них мы уже живали. Но по сути, да, мне представляется, что сегодня «песня акына» не является предметом искусства, в принятых мною границах. А будет этот «модернизм» с приставкой «пост», «пост-пост» или «мета» - не суть важно, это предмет каталогизации и наклеивания этикеток, для чего есть специально обученные люди.
- Мы хотели бы проиллюстрировакть текст нашей беседы какими-то примерами с параллелями из твоего живописного и поэтического. Как мне кажется, в твоей поэзии много изобразительного, от нее возникает «вещная» картинка, инструментованная сценой, предметом, освещением, звуком, а также привлечением культурных коннотаций, обращенных к читательскому опыту.
- Наверное, это присутствует, и с этим наблюдением спорить не буду. Это элементы требований, которые я предъявляю к поэтическому тексту, чтобы считать его таковым, иначе это какой-то другой жанр.
Что касается примеров, сейчас полистаем, и попробуем подобрать иллюстрации – в тексте и в картинках.
