Весь мир 4 февраля отмечал Всемирный день борьбы с раком. Эту болезнь уже давно считают бичом современного общества и одной из лидеров по смертности во всем мире. Вылечить рак считается невозможным – и тем не менее, каждый день врачи, не жалея сил борются за жизни людей и за каждый год, который те смогут прожить после того, как услышали страшный диагноз «рак».
В честь этого Всемирного дня мы встретились с руководителем КНП «Одесский областной онкологический диспансер», заслуженным врачом Украины и практиком с 35-летним стажем Олегом Лукьянчуком, чтобы узнать у него, как сейчас обстоит ситуация с заболеваемостью и лечением рака в нашем регионе.
– В последние годы все чаще можно услышать призывы от врачей и различных общественных организаций о необходимости профилактики рака, своевременной диагностики и т.п. Как, по-вашему, этих усилий достаточно, чтобы изменить сознание наших людей и приучить их идти к врачу просто ради плановой проверки, а не когда уже появились какие-то симптомы?
– Тот объем просветительской работы и уровень противораковой пропаганды не то что недостаточен, он просто незначителен. Онкопревенция у нас в стране фактически отсутствует. Усилия некоторых медиков и отдельных людей носят чисто оппортунистический характер. То есть, грубо говоря, эта работа в нашей стране сейчас не проводится. Поэтому понятно, что никаких положительных результатов быть не может.
Мое мнение, как онколога с 35-летним стажем, – людям нужно открывать глаза и говорить правду. В противном случае мы никогда не добьемся положительных результатов в онкопревенции. Я сейчас скажу очень непопулярную вещь, но врачи не могут повлиять на онкозаболеваемость в некоторых случаях. И когда я вижу программы, в которых говорится о снижении заболеваемости на 20-30%, то понимаю, что эти цифры нереальные. Но есть заболевания, где доктора действительно могут переломить ситуацию, и тут есть два направления работы: онкопрофилактика и ранняя диагностика. Речь идет о тех формах заболевания, которые мы можем обнаружить без сложных методов диагностики. Но эти болезни входят в семерку самых распространенных онкологических заболеваний.
Среди них, например, рак кожи, особенно распространенный в нашем регионе. Для его диагностики не нужно компьютерной томографии, маркеров... Все что нужно – это квалифицированный доктор и дерматоскопия.
Рак шейки матки. Чтобы его обнаружить, нужен цитологический скрининг, а в идеале – вакцинирование от вируса папилломы человека.
Далее, рак молочной железы – заболевание, которое стоит на первом месте не только по заболеваемости, но и по темпам роста. Что нужно, чтобы его диагностировать? Просто делать УЗИ в дополнение к осмотру, а так как пик заболеваемости приходится после 40 лет, то раз в год необходимо делать маммографию. Это единственный способ ранней диагностики рака молочной железы.
Рак прямой кишки – чтобы его обнаружить достаточно пальцевого исследования.
Опыт западных стран показывает, что уменьшить заболеваемость и смертность от рака можно только в том случае, когда это становится национальной идеей и реальной программой. Мы неоднократно поднимали этот вопрос: нам нужна локальная, городская, региональная программа скрининга онкопатологий – не говоря уже о национальной.
– Как вы относитесь к популярным на Западе идеям о том, что в профилактике онкологических заболеваний очень важно то, как человек питается, занятия спортом, психологическое здоровье и другие подобные вещи?
– Очень хорошо. И это не просто идеи – это научные факты. Выделяют несколько видов профилактики: первичная, вторичная и третичная. Первичную профилактику по-другому называют немедицинской. Это то, о чем вы говорите. Стратегия XXI века именно с этой профилактикой связывает возможность изменения онкоситуации. Что сюда входит: образ жизни, питание, экология, генетика, скопление канцерогенов. В этой профилактике медики не участвуют, это ответственность самих людей.
Во вторичной профилактике уже должны включаться медики: это выявление и лечение предопухолевой патологии, наблюдение, скрининговые программы. Ведь что такое скрининг – это обследование здоровых людей, у которых нет жалоб. И за ним будущее. Все остальное – ранняя диагностика. Но когда у больного появляются жалобы, то это зачастую уже не первая стадия. А третичная профилактика – это наблюдение за онкобольными, которые перенесли специальное лечение и являются клинически здоровыми. На мой взгляд, основной упор нужно делать на первичную и вторичную профилактику.
– Почему несмотря на все разговоры о том, что чем раньше человек обратится, тем больше шансов на положительный исход, люди все равно боятся идти к врачу даже при наличии каких-то подозрительных симптомов?
– Потому что люди боятся. Они боятся врачей и диагноза, который им могут поставить. Иногда им стыдно. Есть множество причин, и людей нельзя за это осуждать. Да, человек бывает слаб, ему бывает страшно – и это нормально. Плюс негативно воздействуют разговоры о том, что до хирургического вмешательства нормально себе жил, а потом стало хуже. Да, такое бывает – но только в том случае, если это вмешательство было проведено непрофессионально, операция выполнена не в том объеме, не проведено лучевое и медикаментозное лечение, либо нарушена очередность этих лечений. Тогда, возможно, действительно результат без лечения был бы лучше.
Но очень много случаев в моей практике, как и у моих коллег, когда после операции и лучевого или медикаментозного лечения люди живут еще 5, 10, 15 и 20 лет. Такие безрецидивные периоды, я считаю, можно считать выздоровлением, несмотря на то, что рак считается неизлечимой болезнью и врач может только убрать симптомы и продлить ремиссию. Но если человек после лечения рака живет 15-20 лет, то давайте называть вещи своими именами – это излечение.
Летальность в онкодиспансере, с учетом тяжелых случаев, – менее 1%. И это нормально. Есть отделения у нас, где за год не умер никто. Пятилетняя выживаемость при локализации на первой стадии выше 95%. Цифры говорят сами за себя.
– Сейчас можно встретить очень много частных клиник, которые также лечат рак. Как относитесь к подобным учреждениям?
– Я не против частных онкологических клиник. Но лечением рака должны заниматься сертифицированные подготовленные онкологи. И протоколы, которые существуют, одинаковы для всех. А вы себе даже не представляете, сколько к нам попадает людей после частных клиник, которых нам приходится лечить заново, это 40-50% больных.
Сам пациент может хотя бы формально проверить квалификацию самого доктора и допуск клиники к лечению онкопатологий. Для этого достаточно потребовать сертификат врача и лицензию лечебного учреждения на оказание онкологической помощи.
То же самое касается лечения за границей. Я ничего не имею против него, и там действительно есть прекрасные специалисты и профессионалы своего дела, но есть, так же как и в Украине, риск попасть не в ту клинику, не к тому врачу.
– Расскажите, как обстоят дела с кадрами в онкодиспансере?
– Самая большая проблема у нас сейчас с медсестрами. А именно на них все и держится. Это то звено, без которого ничего работать не будет. У нас в последние годы уже наблюдается острый дефицит. За последний год к нам пришли две молодые медсестры. Происходит это все из-за низких зарплат, и толковые девочки еще в медучилище учат иностранный язык, а после завершения обучения уезжают за границу.
Что касается врачебного состава – качество выпускников Одесского медуниверситета катастрофически снижается. Их подготовка крайне низкая, поэтому мы выискиваем более-менее талантливых ребят и начинаем их обучать. Вместо того, чтобы учить их практике, нам приходится учить их теории. Этим занимается сам онкодиспансер, потому что другого выхода нет. Мы надеемся, что со временем нам удастся создать плеяду сильных онкологов, которые будут хорошо работать.
– Мы часто слышим от людей, что в Украине несмотря на все разговоры нет бесплатной медицины и за все приходится платить. Что можете на это сказать?
– И как врач, и как пациент, могу сказать, что ни в нашей стране, ни в любой другой – нет бесплатной медицины. Здравоохранение не может быть бесплатным, потому что нужно платить зарплаты, закупать медикаменты, современное оборудование... И кто-то за это должен платить. Даже самая богатая страна в мире не может позволить себе бесплатное здравоохранение.
Да, сейчас, слава Богу, у нас улучшилось финансирование: мы получили антибиотики, обезболивающие, мы чуть-чуть подняли зарплаты. Но все равно будут моменты, которые мы не можем предоставить бесплатно. А онкология – одна из самых дорогих отраслей медицины. Например, только себестоимость эндоскопической операции в онкологии – около 60 тысяч гривен. Альтернатива эндоскопу – обычная полостная операция, как в давние времена. Но мы же не хотим плестись в хвосте цивилизованного мира, поэтому эндоскопические операции сейчас активно внедряются в онкологическую практику.
Я категорический противник какого-либо вымогательства денег с больных. Но нужно понимать, что всегда будут вещи, которые мы обеспечить бесплатно не можем. И если пациент может это купить, чтобы помочь себе, я не могу не предложить ему этот вариант. Небольшой пример: установка порта для проведения химиотерапии – это удобно для больного. А для этого надо купить порт, который не входит в систему НСЗУ, иметь ангиограф и обслуживать его, что тоже не входит в пакет НСЗУ. Мы можем либо вообще отказать больному, либо предложить такой вариант, но больной сам купит порт, оплатит лечение, если сможет. Самая большая проблема во всем этом – неумение коммуницировать, как со стороны врачей, так и со стороны пациентов.
– После того, как онкодиспансер стал коммунальным предприятием, стало хуже или лучше?
– Лучше. Проблем стало больше, чем было, но мы почувствовали возможность что-то поменять. Впервые мы закупили кровати, медикаменты, которые нужны пациентам, мы обеспечены химиотерапией. Конечно, есть проблемы. Но за год нельзя поменять психику людей, обеспечить персонал нормальными зарплатами, навести порядок в учреждении. Поэтому мы делаем все по чуть-чуть: сделана новая регистратура, операционная, отремонтировано отделение, обновлены реанимация и лаборатория, проводятся с помощью спонсоров ремонты, готовятся новые специалисты. Положительные изменения есть.
Беседовала Мила Савина
